Мне хочется пообщаться с людьми, которые имеют право на свое суждение об этом. И это, конечно, не мы с вами, и это не Василий Якеменко с братом, это не движение «Наши». Это люди, которые заслужили право судить о вопросах духа. Я знаю несколько таких людей и хочу рассказать об одном из них, его зовут отец Афанасий. Он греческий монах, русский по происхождению. Для меня общение с ним очень интересно, познавательно, я могу сидеть и слушать его часами. Потому что такую необычную жизнь редко встретишь. Ощущение, что ты читаешь увлекательнейшую книгу, описывающую события, давно минувшие. Что ничего подобного уже сейчас нет и быть не может.
Итак, отец Афанасий – человек необычный. Еще до того, как я познакомился с ним, я слышал о его книгах. При этом книги его очень резкие, злые, с такими названиями, которые бросаются в глаза, как, например «Чемодан-Вокзал-Баку». И эти книги мне были не близки, хотя многое из того, что там высказано, на мой взгляд, это, хотя и больно, и высказано в форме резкой, но имеет право на жизнь. Но когда я увидел этого человека – от него исходила такая сила, такая убежденность, такая мощь, которую я давно не видел в людях, окружающих меня, которые ходят по улицам Москвы. Он какой-то весь настоящий, высеченный из единого куска драгоценного камня. При этом, конечно, высекал и убирал лишнее он очень долго.
Отец Афанасий – монах с горы Афон. У него своя келья, и это очень важный момент, потому что это действительно честь. Это обозначает, что он старец, то есть, человек, который заслужил своим служением на это право. То есть, это уровень признания его духовности.
Он прошел жизнь такую же, как многие из нас. Вот я слушал его и думал, что он такой отпечаток нашего поколения. Он учился в советское время, закончил престижный, единственный в Советском Союзе, в Харькове, Институт общественного питания, который готовил будущих миллионеров (были у нас в советское время такие – директора ресторанов). После этого приехал во Владивосток и жил там, работал в советское время, на десять лет опередил перестройку. Не любил советскую власть, не принимал ее никогда. Были проблемы с КГБ, т.к. занимался он предпринимательской деятельностью (была своя фотографическая артель), за что и поплатился. Посадили его. Года три он отсидел за экономические преступления еще в глубокие восьмидесятые годы. Там, в тюрьме, проявил свой характер – могучий, неукротимый. Из трех лет год, наверное, провел в изоляторе, но на поклон он ни к кому не пошел, бандитом не стал, и прислужником милиционеров тоже не был. Так дальше всю свою жизнь и был – независимым.
Но, в 22 года он крестился. Вот он рассказывает: после крещения еще три дня запах благовоний стоял. Как грехи оставил все. И в его душе происходили постоянные движения, он постоянно что-то искал. Была какая-то неудовлетворенность той жизнью, которая шла вокруг него. Хотя у него все складывалось очень хорошо. И один из первых самых громких кооперативов был его, и машины, и деньги, и любимая женщина, и ребенок – все было. Благополучие было полнейшее, но в душе было неспокойно.
И вот он искал, он ходил и в Красноярск, и общался с людьми, о которых, мы даже не знаем, что они есть. Можете себе представить, что семья Лыковых, которую нашли в тайге, отнюдь не единственная, что таких, оказывается, множество, и это направление еще с петровских времен. Это не раскольники, а это те крестьяне, которые не признали Петра и ушли от него, как от предтечи Антихриста, скрылись. И до сих пор существует их разветвленная сеть, и рукописные книги, и система подготовки людей, и до сих пор существуют так называемые жилые люди, у которых вырыты землянки, где живут в тайных скитах праведники, которые изучают книги, их переписывают, и на белый свет не выходят. А потом, когда появляется возможность, уходят на много месяцев в тайгу. И есть целая система вербовки, подготовки этих людей. И все это в наши дни до сих пор есть.
Он прошел общение с этими людьми и понял, что это не его. И в какой-то момент он оказывается в Риге и заходит в католический храм. Хотя он человек православный. Встречает его там священник и говорит: «Хотя ты и православный, но вот тебе четки и твори Иисусу молитву, и она тебе поможет».
И он говорит, отец Афанасий: «Знаешь, вот с этого момента у меня в жизни все пошло наперекосяк. Все стало рушиться. Какие-то налоговые проблемы начались с бизнесом, машины стали биться, с людьми проблемы. И вот что-то меня, прямо, выталкивает. И я вдруг понял… Пасха прошла, отстоял Пасху, видел там крестный ход. И после Пасхи прихожу домой, и как будто бесы начинают меня в разные стороны тягать. Очнулся – сижу в ванной. Прошла неделя. И вот во мне прямо звучит мысль: бросай все и иди. Я говорю: «Куда, Господи?». И тут голос: «В Иерусалим».
И в конце восьмидесятых годов человек, один из самых богатых людей Владивостока на тот момент, все бросает, сжигает деньги, которые в кармане у него были, отдает компанию парню, который рядом с ним находился, водителю, прощается с матерью, просит благословения батюшки у себя в церкви – тот смеется, не понимая, о чем речь – и пешком доходит из Владивостока в Иерусалим. У него нет с собой загранпаспорта, у него нет виз. Советский Союз еще вовсю стоит. У него в кармане Евангелие, смена белья и корка хлеба. И ключи от квартиры, которые ему дала мать, говоря: «Женя, помни, – в миру его звали Евгений, – помни, что у тебя есть дом».
Этот человек, ведомый словом божьим, идет через всю Россию. Пешком. Он идет по железной дороге, и мимо него несутся поезда. Еды иногда не бывает днями. Он говорит, с пяти часов начинал молиться, чтобы было хоть где переночевать. Молился, чтобы хоть травка была, а не болото. Он шел, а ноги были в таком состоянии, что когда он зашел в одну из больничек местных и спросил мазь Вишневского, хирург, который увидел эти ноги, от которых уже шел трупный запах, сказал: «Да Вы что? Вам надо срочно их ампутировать! Вы умрете! У Вас гангрена!». Отец Афанасий намазал ноги этой мазью, забинтовал их, молился всю ночь, а с утра ухватил он за кончики больших пальцев и снял их как сапоги. И там, представляете, чистая детская кожа. Когда он пришел и показал это врачам, те сказали, что этого не может быть, не бывает такого. Он еще день побыл в больнице и пошел пешком дальше.
Его останавливала милиция, проверяла документы. Издевались над ним, говорили: «Куда идешь? Да ты бомжара». Если его отвозили вперед по пути следования, он возвращался обратно на место и продолжал пешком свой путь. Бесы делали всё возможное… Он говорит, когда выходил, зашел в ресторан во Владивостоке, взять хлебушка на дорогу. Над ним девчонки стали смеяться, говорят, мол, чего, Женька, совсем обнищал, теперь христарадствуешь? И он говорит: «Ну, да». Взял хлебушка и только вышел, его, говорит, радикулит как разбил… «И думаю, назад-то вернуться стыдно – со всеми попрощался. А вперед не дойду. Иду, ноги еле-еле переставляю и думаю: «Господи, хоть бы меня машина сбила от позора такого».
И вот он идет, ноги на размер растоптал. Он идет, останавливаясь в церквях, молится. Беседует с батюшками, но те говорят: «О, глубокая прелесть», что на церковном языке обозначает признание ложного за истину. То есть, прелесть – это плохое слово на церковном языке, это ложные ценности. А он идет и идет. Идет и идет. При этом с ним происходят удивительные вещи. Ему открывается дар исцеления. В 90-м году он проходит Бурятию насквозь, излечивая людей так, что до сих пор о нем там легенды ходят. То есть, просто, он говорит: «Подними руку» – руку поднимают. Говорит: «Прозрей», и люди начинают видеть. И он говорит: «В какой-то момент времени вдруг я почувствовал, что «Ох, какой я!». И Господь наказал его – он там чуть не погиб.
Так вот, шел он по Бурятии, и предлагали ему деньги, и деньги он сжигал. И приводили к нему шаманов, из шаманов он изгонял бесовские духи. И что он только не делал. А как пытались его совращать. И мантры ему тайные открывали. И знания лишние пытались ему дать, и не брал он ничего. Сила страшная, просто страшная сила. Но Господь всюду его останавливал, когда начинала говорить гордыня, или отклонялся он от своего пути. И ушел он из Бурятии, продолжил свой путь дальше.
Где-то в Поволжье встретил он двух монахов афонских, которые сказали ему – иди в Лавру, там есть такой отец, с ним поговори, он тебе поможет. И пошел он пешком в Лавру. Говорит: «Когда в Москве был, там с кем-то созванивался. А так как я пешком, то и говорю, мол, часов через пять приду. И пешком иду». А он, знаете, рассказывает с такой улыбкой, с такой самоиронией. Но ирония всегда, когда речь не идет о духовном. А вот когда речь идет о Боге, никакой иронии нет. А когда о себе, то всегда смирение и самоирония, и попытка понять, где была гордыня, и как ее надо было побеждать.
При том, что интересно, с его поступью рушилось все вокруг. Я имею в виду Советский Союз, все эти препоны, запреты, получение паспортов, все становилось совсем другим. То есть, он шел и менялся мир с его поступью. Не так, чтобы эти вещи связаны, но как-то это совпало по времени.
И вот, отец Афанасий приходит в Лавру, и там его понимают и благословляют. Человек, к которому он пришел, говорит, мол, давай, сейчас мы тебе будем делать паспорт, а пока мы его делаем, вот есть скит на Кавказе, езжай туда. И он успел уехать туда, зиму провел там, вернулся. Потому что пешком его не благословили, сказали: «Нет, туда поезжай, а пешком не благословляем». Ну, а когда вернулся, продолжил свой путь. И шел он через Турцию, и жил он в таких местах, что были вокруг только бандиты и убийцы. И они почитали его как святого, пытались руку ему облобызать. И настолько он поразил вот этой своей верой и своим путем, что даже мусульмане, магометанцы его не тронули.
И шел он вот этой своей поступью, и взошел он на гору Афон. Месяц обходил все монастыри афонские и ощущал эту благодать, исходящую от святой горы, во имя девы Марии которая. Месяц молитвы свои чинил. И дошел он до Иерусалима. И пустили его во все храмы иерусалимские. И был он там. И видел он там происходящее. И там с ним происходили чудеса, когда вдруг, например, ночью, его оставили там, разрешили ему остаться (уже знали, слух о нем шел). И вот, находится он ночью в молении, и вдруг он видит, понимает, что исчезли его ключи, которые мама ему дала. И понимает он, что это тоже знак.
И был он в Иерусалиме, и был он разочарован. И понял он, что там веры нет. И ушел он из Иерусалима, и вернулся во Владивосток. И чувствует он, что во Владивостоке рвет его на части, что не место его там. И бросил он всю жизнь мирскую, которая была, и ушел он на Афон. И пришел он к старцу в греческий монастырь. И не хотели они брать сумасшедшего русского. И убедил он их своими стараниями, своими молитвами, своей прилежностью, верой в том, что человек он праведный. И когда его спросили, какое имя ты хочешь брать в монашестве, и он сказал им Афанасий, то местные старцы пришли в ужас, потому что Афанасий означает – основатель. И чтобы русский получил имя для Афона святое и значимое – это случай беспрецедентный. Но такой он силы духовной, что когда имя ему давали, вот знаете, старец пытался другое произнести, а не смог. И стал он Афанасием.
И когда он принял монашеский постриг, позвонил он домой, и взяла трубку его сестра, и говорит отец Афанасий: «Постригся я и стал монахом, позови маму». И говорит она: «Женечка, а мамы нашей больше нет». В тот день, когда отец Афанасий принял монашеский постриг, его мама ушла из жизни. И понял он, что ничего его больше с этой мирской жизнью не связывает, и шесть лет не выходил он с горы Афон, шесть лет молился, и вы бы видели, как он бьет поклоны, а бьет он их тысячами, поклоны земные, и отмаливает он грехи людские. И сила в нем. И вера в нем. И, конечно, не все в нем нравится людям, которые находятся в миру. И резок он в своих суждениях. И ни перед кем он не заискивает. Но о таких людях рассказывать надо, и я еще рассказывать буду.
Владимир Соловьев
15.07.2008
Оригинал статьи: www.treli.ru[vc_row][vc_column][vc_column_text]Комментарий отца Афанасия к рассказу Владимира Соловьева:
“Когда он обо мне писал в своих блогах, вечно что-нибудь путал или не обращал внимание на важные детали. Понятно, человек не православный – другое мiроощущение. Но несколько дней назад приезжали ко мне ребята из Москвы и привезли эту его запись. Слушал я и прямо удивлялся, как он точно этот мой разсказ передал.
Так что на эту версию есть мое благословение.”